Собственно говоря, нет ничего такого, что могло бы поставить раков в затруднительное положение.

Он стоит и молится: господи, или кто ты там, не пойму,
сделай так, чтобы не был должен я ничего, нигде, никому.
Сделай так, чтобы не зависел от того, как глядят мне вслед,
от тошнотных шуток начальника и от женщин, которых нет,
потому что одна прогоркла, как недельное молоко,
а вторую я недовыдумал, а ещё одна далеко.
Не зависел бы от последних двух монеток в потной руке,
от того, что слов моих нету ни в каком земном языке,
от того, что зрелость нагрянула быстро так, что почти прошла,
что не то, чтобы неокончены, а неначаты все дела,
от учтивых улыбок хамов, от бездарной взрослой игры,
от моих нелепых метаний, где ни бисера, ни икры,
от мечты - смешной, затаённой, пронесённой через года,
несуразной, нелепой, детской, - ты избавь меня, и тогда,
боже мой, золотая рыбка, я тебя отпущу на дно.

У него вырастает щупальце. А затем и ещё одно.
И встаёт его тень над городом, преграждая надежде путь...
Пристрелите его, пожарные: пожалейте его чуть-чуть.

(с)